Иголка пронзила Розе палец, и девушка, охнув, уронила кисею на стол. Она поднесла пульсирующий палец к губам и ощутила вкус крови, однако боль ее не смущала — она боялась поставить пятно на белую кисею.
Приподняв ткань повыше, чтобы получше рассмотреть ее в слабом свете, Роза с трудом различила темное пятнышко на сгибе — такое малюсенькое, что его вряд ли кто-нибудь заметит. На этом платье я оставила не только стежки, но и свою кровь, подумала девушка.
— На сегодня достаточно, дамы, — объявил мастер.
Свернув детали, над которыми она работала, и оставив их на столе для завтрашних трудов. Роза встала в очередь вместе с другими женщинами — сегодня выдавали недельное жалованье. Когда женщины, готовясь выйти на холод, надевали плащи и шали, некоторые из них на прощание махали Розе рукой, а одна даже сдержанно кивнула. Они были почти незнакомы с ней и пока не представляли, долго ли она пробудет среди них. Слишком много других деву иге к появлялось и исчезало, слишком много раз попытки подружиться оказывались напрасными. Так что эта женщины пока только наблюдали за Розой и ждали — возможно, чувствовали, что она продержится недолго.
— Эй вы, мисс! Роза, верно? Мне нужно поговорить с вами.
Роза обернулась к мастеру, сердце ее ушло в пятки. Какие замечания появились у господина Смайбарта?
Наверняка он станет ее критиковать — что еще можно говорить таким противным гнусавым голосом? Вон даже другие швеи, услышав его, захихикали за спиной мастера.
— Да, господин Смайбарт? — обратилась к нему Роза.
— Это снова случилось, — проговорил он. — И это непозволительно.
— Простите, но я не знаю, чем провинилась. Если я плохо работаю…
— Вы работаете вполне сносно.
Из уст господина Смайбарта «вполне сносно» звучало как комплимент, и Роза позволила себе издать тихий вздох облегчения — пока ее работе ничто не угрожает.
— Дело в другом, — продолжал мастер. — Я не могу отвлекаться на незнакомцев — они расспрашивают меня о делах, которыми вам следует заниматься в свободное время. Объясните своим приятелям, что вы приходите сюда работать.
Теперь Роза поняла, в чем дело.
— Простите, сэр. На прошлой неделе я просила Билли не приходить сюда, и мне показалось, что он усвоил это.
Но разумом он еще совсем ребенок и ничего не понимает. Я снова объясню ему.
— На этот раз приходил не мальчик. Приходил какой-то мужчина. Роза замерла.
— Какой мужчина? — очень тихо спросила она.
— Думаете, у меня есть время узнавать имена всех типов, что собирают сведения о моих работницах? Какой-то проныра, все расспрашивал о вас.
— Что расспрашивал?
— Где вы живете, кто ваши друзья. Будто я ваш личный секретарь! Мы занимаемся делом, мисс Коннелли, и я не потерплю подобных помех.
— Простите, — пробормотала она.
— Вы каждый раз говорите это, но вопрос никак не решается. Чтобы больше никто не приходил.
— Да, сэр, — смиренно отозвалась она, ухода
— Надеюсь, вы все уладите с ним. Кем бы он ни был. «Кем бы он ни был».
Роза дрожала, сражаясь с пронизывающим ветром, который трепал ее юбки и холодил лицо. Этим студеным вечером на дворе не было даже собак, и Роза, последней покинувшая здание, брела по улице в одиночестве.
Наверняка это ужасный господин Пратт из Ночной стражи наводит обо мне справки, решила она. Пока ей удавалось избегать его, но Билли рассказывал, что тот по-прежнему разыскивает ее по всему городу, а все из-за того, что она осмелилась заложить медальон Арнии. Как же так — почему драгоценность оказалась у Розы, если должна было перейти к мужу покойницы?
Вся эта суматоха — дело рук Эбена. Я обвинила eгo в том, что он напал на меня, а зять в отместку решил
0бвинить меня в воровстве. И конечно же, Ночная стража верит Эбену, потому что все ирландцы — воры.
Хрустя башмаками по льду и то и дело проваливаясь в вонючие лужи, Роза углубилась в лабиринт домов, улицы, сужаясь, превращались в проулки, Южный Бостон постепенно обступал ее. В конце концов она остановилась перед дверью с низким сводом и наружными ступеньками, там, ожидая прихода какой-нибудь доведенной до отчаяния собаки, готовой жрать любую гниль, валялись остатки нескольких ужинов, начисто обглоданные кости и почерневший от плесени хлеб.
Роза постучала в дверь.
Ее открыл грязнощекий ребенок, чьи светлые волосы рваной занавеской свисали на глаза. На вид ему было не больше четырех, он остановился и молча взглянул на гостью.
— Ради Бога, Конн, дом выстудишь! — закричал женский голос. — Закрой дверь!
Мальчик молча отступил в один из темных углов, и Роза вошла, закрыв дверь от холодного ветра. Ее глаза не сразу привыкли к тусклому свету, освещавшему помещение с низкими потолками, но постепенно она начала различать очертания предметов. Кресло у камина, где огонь уже оставил одни угли. Стол, заставленный мисками.
А кругом — очертания маленьких подвижных головок. Так много детей! Роза насчитала по крайней мере восемь, но наверняка их было больше — они, свернувшись клубками, спали в темных ушах.
— Принесла плату за неделю?
Роза посмотрела на необъятную женщину, сидевшую в кресле. Глаза девушки уже привыкли к тусклому свету, и теперь она видела лицо Хепзибы с выпирающим двойным подбородком. «Неужели она никогда не встает с этого кресла?» — подумала Роза. В какое бы время дня и ночи ни являлась она в это мрачное место, она всегда видела
Хепзибу в кресле, словно королеву на троне, маленькие подопечные ползали вокруг нее, будто мрачные просители.