Сад костей - Страница 5

Забытая женщина, чье имя затерялось в веках. Она представила, как давит зимой холодная земля, над которой кружится снег, как сменяются времена года, проходят десятилетия, как гниет плоть и пируют черви. Мы с тобой похожи, подумала Джулия, две забытые женщины.

А я даже не знаю, кто ты.

2

НОЯБРЬ 1830 ГОДА

Смерть сопровождалась мелодичным перезвоном колокольчиков.

Этот звук наводил ужас на Розу Коннелли — она уже много раз слышала его, пока сидела у больничной койки

Арнии, промакивая сестре лоб, держа ее за руку предлагая хлебнуть воды. Каждый день колокольчики, приводимые в действие служкой, возвещали о прибытии священника, который причащал и совершал обряд соборования. Розе было всего семнадцать, однако за последние пять дней она повидала столько горя, что его с легкостью хватило бы на несколько жизней. В воскресенье, спустя три дня после рождения малыша, умерла Нора.

В понедельник — девушка с каштановыми волосами, та, что лежала в дальнем конце палаты, она скончалась почти сразу же после родов, и узнать ее имя так и не удалось, особенно в присутствии рыдающих членов семьи, новорожденного ребенка, который орал как резаный, и гробовщика, усердно стучавшего молотком во внутреннем дворе. Во вторник милосердная смерть настигла Ребекку — после рождения сына она четыре дня металась в агонии, правда, потом Розе пришлось терпеть вонь гнилостных выделений, сочившихся из промежности девушки и пачкавших простыни. Палата пропахла потом, лихорадкой и гноем. Среди ночи, внезапно очнувшись от усталой дремоты, Роза слышала, как стоны умирающих эхом отдаются в коридорах, и понимала: реальность куда страшнее ее кошмарных снов. Она выходила на больничный двор и вдыхала холодный туман — только так можно было спастись от смрада, царившего в палате.

Но потом ей все равно приходилось возвращаться к ужасам. К своей сестре.

— Снова колокольчики, — шепнула Арния, по ее опущенным ресницам пробежала дрожь. — Кто же сегодня эта бедняжка?

Роза бросила взгляд в глубь родильной палаты, на ту постель, что поспешно отгородили занавесями. Она видела, как несколько минут назад сестра Мэри Робинсон подготовила небольшой столик, разместив на нем свечи и распятие. Священника видно не было, однако из-за шторки доносились его бормотание и запах расплавленного воска.

— По великой милости своей да простит Господь все твои прегрешения…

— Кто? — снова спросила Арния. Забеспокоившись, сна попыталась сесть на постели и увидеть то, что происходит там, за рядами коек.

— Боюсь, это Бернадетта, — проговорила Роза.

— О! Нет, только не это. Роза сжала руку сестры.

— Возможно, она еще жива. Не надо терять надежду.

— А ребенок? Что с ее ребенком?

— Мальчик здоров. Разве ты не слышала, как он плакал в своей колыбельке сегодня утром?

Вздохнув, Арния откинулась на подушку, в ее дыхании чувствовалось зловоние смерти, словно тело уже начало гнить изнутри, а внутренние органы — разлагаться.

— Значит, хотя бы это небольшое утешение.

— Утешение? Что мальчик будет расти сиротой? Что его мать провела последние три дня жизни с опухшим животом, изнывая от родильной горячки? Слишком уж много подобных «утешений» повидала Роза за последние семь дней. Если так Он проявляет свое милосердие, Роза отрекается от Него. Но в присутствии сестры она не стала богохульствовать. Именно вера поддерживала Арнию последние несколько месяцев, помогая терпеть нападки мужа и сносить те ночи, когда из-за одеяла, висевшего между их кроватями, до Розы доносился плач сестры. И чем только вера помогала Арнии? Куда смотрел Бог все те дни, пока ее сестра напрасно пыталась произвести на свет своего первенца? «Господи, если Ты слышишь молитвы добропорядочной женщины, почему Ты позволяешь ей страдать?»

Ответа Роза не ждала, его и не последовало. И только из-за шторки, скрывавшей койку Бернадетты, слышалось бесполезное бормотание священника:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, да усмирится в тебе сила дьявола возложением рук моих и заступничеством благодатной и пресвятой Девы Марии, Матери Бога нашего.

— Роза! — шепотом позвала Арния.

— Да, дорогая?

— Я очень боюсь, что и мое время пришло.

— Какое время?

— Время священника. Исповеди.

— И какие же мелкие проступки не дают тебе покоя? Бог знает твою душу, дорогая. Думаешь, он не видит, сколько в ней добродетели?

— Ах, Роза, ты не знаешь всего того, в чем я виновата! Всего того, о чем я постыдилась рассказать тебе! Я не могу умереть без…

— Не говори мне о смерти. Тебе нельзя сдаваться. Бороться — вот что ты должна делать.

В ответ Арния слабо улыбнулась и, протянув руку, коснулась волос сестры.

— Моя маленькая Рози. Никогда ничего не боится.

Однако Роза боялась. Ужасно боялась, что сестра покинет ее. Невероятно страшилась того, что, получив последнее благословение, Арния перестанет бороться и махнет на себя рукой. Закрыв глаза, Арния вздохнула.

— Ты останешься со мной нынче вечером?

— Конечно, останусь.

— А Эбен? Он не приходил?

Роза сжала руку Арнии в своей ладони.

— А ты и вправду хочешь, чтобы он явился сюда?

— Мы связаны друг с другом, он и я. И в радости, и в беде. «Это-то и беда», — хотелось сказать Розе, но она прикусила язык.

Конечно, Арния и Эбен связаны брачными узами, но лучше бы он держался подальше, потому что Роза с трудом выносила этого человека. Последние четыре месяца она прожила вместе с Арнией и Эбеном в пансионе на Широкой улице, ее кровать едва умещалась в небольшом алькове, примыкавшем к их спальне. Она старалась не попадаться на глаза Эбену, но, поскольку беременная Арния становилась все тяжелее и все больше уставала, Розе пришлось постепенно взять на себя всю работу, которую сестра делала в портняжной мастерской Эбена. Там, в подсобной комнате, заваленной рулонами муслина и сукна, она чувствовала на себе коварные взгляды зятя, замечала, как часто он находит предлог дотронуться до ее плеча или остановиться слишком близко, проверяя стежки, когда Роза корпела над брюками или жилетами. Она никогда не рассказывала об этом Арнии, потому что знала — Эбен станет все отрицать. И в конце концов страдать будет именно Арния.