— За счет имени твоей семьи?
До этого момента Венделл хранил молчание. Но последняя фраза так потрясла его, что он не смог удержаться:
— Вы допустите, чтобы Норрис сошел в могилу Вестэндским Потрошителем? Зная, что он невиновен?
Констебль Лайонс взглянул на юношу:
— Господин Холмс, мы должны подумать и о других невиновных. К примеру, о юном Чарлзе. То, что его мать решила закончить свою жизнь таким образом, да еще при свидетелях, и без того тягостно для него. Вы хотите принудить его жить в позоре из-за того, что его мать была убийцей?
— Но это ведь правда, верно?
— Общество не заслуживает правды.
— Зато Норрис ее заслуживает. Его память.
— Он все равно не сможет извлечь пользу из этого оправдания. Мы не станем бросать обвинения в его адрес.
Просто умолчим обо всем этом, и пусть публика придет к собственным выводам.
— Даже если они будут ложными?
— Кому это навредит? Ни одному из ныне живущих. — Лайонс вздохнул. — В любом случае, впереди суд.
Господина Джека Берка почти наверняка повесят за убийство Билли Пиггота, и это лишь самое малое, что может произойти. Тогда же наверняка откроется правда, и мы не будем сдерживать ее. Но и гласности предавать не станем.
Венделл посмотрел на хранившего молчание Гренвилла:
— Сэр, вы позволите, чтобы с Норрисом случилась такая несправедливость? Он заслуживает лучшего.
— Знаю, — тихо ответил Гренвилл.
— Если честь семьи заставляет вас очернить имя невинного человека, то эта честь притворна.
— Нужно подумать о Чарлзе.
— Только это имеет для вас значение?
— Он мой племянник!
— А как же ваш сын, доктор Гренвилл? — внезапно спросил чей-то голос.
Венделл в изумлении обернулся и увидел Розу, стоявшую в дверях гостиной. Горе стерло все краски с ее лица, и теперь юноша с трудом узнавал эту когда-то энергичную девушку. Вместо нее явилась прямая и решительная незнакомка с окаменелым лицом, в упор глядящая на Гренвилла, — уже вовсе не девушка, а женщина.
— Вы наверняка знали, что у вас есть еще один ребенок, — сказала она. — Он был вашим сыном.
Страдальчески застонав, Гренвилл уронил голову на руки.
— Он так и не понял этого, — продолжала Роза. — Зато я поняла. И вы, доктор, тоже наверняка поняли. В тот момент, когда впервые его увидели. Скольких женщин вы использовали, сэр? Сколько у вас внебрачных детей, тех, о ком вы даже не подозреваете? Детей, которым и теперь едва удается выживать?
— Это все, других у меня нет.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю наверняка! — Он поднял взгляд. — То, что было между мной и Софией, случилось много лет назад, и мы оба сожалели об этом. Мы предали мою дорогую жену. Я больше никогда не совершал ничего подобного, пока
Абигейл была жива.
— Вы отвернулись от собственного сына.
— София так и не сказала, что он мой! Все эти годы, пока он рос в Белмонте, я ничего не знал. Но в один прекрасный день он приехал в колледж, и я увидел его. И только тогда понял…
Венделл перевел взгляд с Розы на Гренвилла:
— Неужели вы говорите о Норрисе?
Роза попрежнему не сводила глаз с Гренвилла:
— Пока вы, доктор, жили в этом роскошном особняке и ездили на великолепном экипаже за город, в свой вестонский дом, он вспахивал поля и кормил свиней.
— Говорю же, я не знал! София ни словом не обмолвилась.
— А если бы обмолвилась, вы признали бы его? Не думаю. Бедняжке Софии ничего не оставалось, кроме как выйти замуж за первого же мужчину, который захотел взять ее.
— Я обязательно помог бы мальчику. Обеспечил бы всем необходимым.
— Но вы не сделали этого. Все, чего он достиг, — результат лишь его собственных усилий. Неужели вы не горды тем, что произвели на свет такого замечательного сына? Что за короткую жизнь он сумел так возвыситься над своим положением?
— Я горд, — тихо признался Гренвилл. — Ах, если бы София пришла ко мне несколько лет назад!
— Она пыталась.
— Что вы хотите сказать?
— Спросите у Чарлза. Он слышал, что сказала его мать.
Госпожа Лакауэй говорила, что не потерпит, если в семье появится еще один ваш ублюдок. И добавила: десять лет назад ей пришлось разделаться с вашими безобразиями.
— Десять лет назад? — переспросил Венделл. — Ведь тогда…
— Тогда исчезла мать Норриса, — продолжала Роза. Ее дыхание стало прерывистым, первый признак подступавших слез. — Если бы Норрис только знал! Для него это значило бы так много — знать, что матушка любила его. Что она не покинула его, а была убита.
— Мисс Конелли, мне нечем оправдаться, — признался Гренвилл. — Я много грешил на своем веку и хочу искупить грехи. — Он посмотрел на Розу в упор. — Кажется, и теперь где-то есть маленькая девочка, которой нужен дом. Я клянусь, у этой девочки будут все преимущества, все, что она пожелает.
— Я буду настаивать на исполнении этого обещания, — заверила Роза.
— Где она? Вы отвезете меня к дочке? Роза посмотрела ему в глаза:
— Когда придет время.
Огонь в очаге погас. Небо озарил первый проблеск рассвета. Констебль Лайонс встал со своего кресла:
— А сейчас, Олдос, я тебя покину. Что касается Элизы, это твое семейное дело, и тебе решать, что из этой истории ты признаешь публично. В данный момент общество сосредоточено на господине Джеке Берке. Именно его теперь считают чудовищем. Но я уверен, очень скоро их внимание привлечет кто-нибудь еще. Интерес публики к чудовищам неутолим — это я знаю наверняка.
Кивнув на прощание, он вышел из дома Гренвилла.